Вагоны опустели. Густая толпа солдат заполнила залы первого и второго классов. Фельдфебель выкрикивал фамилии, а трое служащих управы выдавали каждому стомарковую ассигнацию. У столов – толкотня, крики, споры: кто-то получил дважды, его уличили…
А в это время Дзебек, от которого все еще несло отвратительной вонью, хотя он трижды отмывался в бане, каждый раз вновь отсылаемый туда Вроной, с несколькими жандармами вел к паровозу Воробейко.
– Садись и двигай к эшелону. Подойдешь и сразу же нажимай на все колеса, чтобы эшелон в один момент был вывезен на станцию. Отвезешь версты за четыре и остановись. Смотри у меня, чуть что… – И он показал помощнику машиниста на револьвер.
– Но они ж меня убьют за это!
– Ни черта тебе не будет! Садись и двигай. А будешь разговаривать, тут тебе и амба!
Воробейко, проклиная себя за то, что остался на станции, полез на паровоз.
По станции неслись дикие крики. Громыхая на стрелках, состав, быстро развивая ход, промчался мимо вокзала и скрылся за депо.
Кое-кто из солдат пытался догонять, но вскоре, видя бесполезность этого, останавливался.
Большинство солдат были безоружны. Только унтер-офицеры имели револьверы и некоторые солдаты – тесаки.
– Измена! Нас предали! – неслись со всех сторон возмущенные крики.
Разъяренные солдаты избили ни в чем не повинных служащих управы, опрокинули стол с деньгами.
Белобрысый лейтенант в пенсне, один из оставшихся на вокзале офицеров, пытался навести порядок.
– Кто с оружием, ко мне!
Но было поздно. Вокзал был окружен отрядом Могельницкого и людьми Потоцкого. А дорогу на север преградили холмянцы.
Ими командовал высокий крестьянин, во всем подчиняясь советам Зарембы, который с двумя десятками легионеров тоже был среди холмянцев.
Несколько залпов заставили немецких солдат по одному выйти из здания, как им было приказано.
Через полтора часа, без шинелей, которые с них сняли, а кое-кто и разутый, немцы, окруженные с трех сторон поляками, были выведены за станцию.
– Внимание! – заорал Заремба. – Вам приказано двигаться вперед, не останавливаясь ни на одну минуту. Дойдете до фатерланда и пешком, ничего!
Гробовое молчание было ему ответом.
Несколько сот человек молча шагали по грязи, мрачно опустив головы, затаив лютую ненависть к обманувшим их людям…
– Ну, что я вам говорил? – восхищенно воскликнул Потоцкий, гарцуя на беспокойном коне. – Теперь поедем к господам офицерам. С ними мы будем немножко вежливее. Надо все-таки помнить, что они сегодня вели себя прилично. Я напишу князю Замойскому, чтобы он пропустил их без эксцессов.
– Да, конечно, – согласился Эдвард.
Эшелон промчался мимо пустынного полустанка и через полчаса влетел на соседнюю станцию. Воробейко остановил паровоз и спрыгнул со ступенек.
Со всех сторон к эшелону бежали вооруженные люди.
– Эй, хлопцы, що цэ такэ? Звидкиля состав? Гляды, да ось два нимця! А тут ще одын…
Воробейко окружили. Плотный, широкобородый дядько, перепоясанный пулеметными лентами, с наганом и бомбой за поясом, спросил:
– Кто таким будешь? Отвечай! Я – атаман Березня.
– Повстанцы, значит? – обрадовался Воробейко. – А я думал, чи не панам ли в руки попался? Выходит – своим… – Он радостно улыбался. – А я вам, товарищи, броневик привез и четыре орудия. Будет чем панам припарки ставить… У нас не вышло. Поднялись мы, значит, своих из тюрьмы вызволили, расчихвостили легионеров – так на тебе – немцы вмешались в это дело! Целый полк! Известно, разбили нас. Наши на Сосновку отошли, а у немцев с ляхами кутерьма началась. Взяли меня ляхи за жабры, чтобы я немецкий эшелон со станции вывез. Ну, я и допер сюды. Вот оно как получилось, товарищи!
Окружавшие Воробейко люди молча слушали его.
– А ты, случаем, не из большевиков будешь? – спросил его бородатый, назвавший себя Березней.
– Фактически являюсь партейным коммунистом, – с гордостью ответил Воробейко.
– А-а-а, коммунистом! – И бородатый цинично выругался. – Дак мы вашего брата к ногтю жмем. Берите его, хлопцы!
Воробейко растерянно озирался.
– Кто же вы такие?
– Мы – петлюровцы. Не слыхал таких, а? Жидовский прихвостень! – жестоко оскалил зубы бородатый.
– Стало быть, вы – контра? – упавшим голосом произнес Воробейко.
– Понимай, как хошь. Отведить его за переезд и пустить до Карлы Марксы, ихнего бога, – махнул рукой бородатый.
Несколько человек схватили Воробейко и повели его в сторону.
В эшелоне уже шел грабеж.
– Тут, что ли, кончать будем? Куда его тащить дальше? – сказал один из петлюровцев.
Воробейко с тоской глянул вокруг.
За переездом начиналось поле. Дул холодный ветер. Воробейко вздрогнул от ужаса, что вот его сейчас убьют и никто об этом не узнает даже. И все это так просто…
– Ты православный? Так перекрестись, а то зараз кончим, – спокойно сказал один из петлюровцев.
– За что? – бессознательно спросил Воробейко.
– Сказал атаман – пустить в расход, значит, заслужил…
– Что ж я вам сделал такого? Эшелон с добром пригнал. Разве ж вам не совестно рабочего человека убивать ни за что ни про что?
– Дак ты ж – коммунист?
Воробейко боялся, что ему выстрелят в спину, и поворачивался то к одному, то к другому.
– Мы ж, рабочие, все большевики! Что ж тут такого? У меня отец всю жизнь батрачил. За что ж убивать?
Один из петлюровцев сказал в раздумье:
– Может, мы его в самом деле пустим? На кой он нам?
Другой нерешительно протянул:
– Черт с ним – нехай идет!
Третий, уже снявший винтовку, закинул ее опять за спину.