Рожденные бурей - Страница 24

Через двадцать минут в камере осталось шестнадцать. Патлай наскоро передал через Пшеничека несколько слов своей жене, Пшигодский же надеялся поговорить с братом.

– Пане капитане, смею просить вашей милости отпустить моего брата, Мечислава Пшигодского, что в девятой камере. Он против немцев агитацию вел, так его за это взяли…

Голос Адама дрожал. Он не отнимал руки от козырька конфедератки.

– Рядовой Пшигодский, я сам знаю, что делать. Отправляйся к воротам!

Адам замер на месте.

– Что я сказал? Кругом марш! Чего стоишь, пся крев?

Молчание. От удара кулаком по лицу он пошатнулся и едва не выронил ружье.

– Марш, а то застрелю, как собаку!

Адам тяжело сдвинулся с места. Медленно пошел по коридору, волоча по полу винтовку. Проходя мимо камеры № 9, он встретился с глазами брата. Тот все слышал.

Весть о перевороте и о том, что освобождают арестованных, мгновенно распространилась по городу. Вскоре на окраине у тюрьмы собралась толпа. Отряд легионеров не подпускал никого близко к воротам.

Раймонд, Андрий и Олеся тоже были здесь.

Освобожденных засыпали вопросами, окружив тесным кольцом, но никто ничего толком не знал. Когда из ворот выбежал молодой парень в пекарском платье, его сейчас же обступили.

– Ты что, тоже сидел?

– Да!

– Значит, всех освобождают? – спросил его Раймонд.

– Ну да, всех! Одних жуликов только… А которые честные, так тех еще на один замок.

– Выходит, ты – жулик? Раймонд, береги карманы! А то у него – один момент, и ваших нет!

Пшеничек яростно повернулся к Андрию.

– Это ты сказал, что я жулик? Сакраменска потвора!

– Сам назвался! – крикнул ему Андрий, готовясь к потасовке.

– Да чего вы сцепились, как петухи? Не дадут расспросить толком человека! – крикнула пожилая женщина, дергая Пшеничека за рукав.

– Так не всех, говоришь? А кого ж оставляют?

– Я ж сказал – которые за правду, те и будут сидеть! А ежели меня жуликом еще кто назовет, так я ему из морды пирожное сделаю… Я за правду сидел! А почему выпустили, черт его знает!

– Эй, ты! Что ты тут брешешь? Хочешь обратно за решетку? – угрожающе прикрикнул на Пшеничека хорошо одетый господин, известный всему городу владелец колбасного завода, и толкнул пекаря палкой в спину.

Андрий вырвал палку из его рук.

– Ты за что его ударил, колбаса вонючая? На, получи сдачи! – И Андрий ловко сбил с головы торговца котелок.

– Держите его! Поли-ици-я! – заорал тот, схватившись рукой за лысину.

По мостовой зацокали копыта.

– Это что за сборище? – С высоты коня Эдвард Могельницкий окинул презрительным взглядом столпившихся у тюрьмы. – Поручик Заремба, очистить площадь!

– Ра-зой-дись! – скомандовал Заремба.

Над головой его сверкнул палаш.

Толпа шарахнулась и побежала, опрокидывая все на своем пути.

Отряд легионеров у ворот тюрьмы взял ружья наперевес. Это могло служить и приветствием командиру, и острасткой для толпы.

Пробежав два квартала, Раймонд, Олеся и Пшеничек остановились. Разогнав толпу, легионеры ускакали.

– Где же Андрий? Вы его не видели? – волновалась Олеся. От бега щеки ее раскраснелись, она глубоко дышала.

Молодой пекарь посмотрел на девушку, затем на Раймонда и грустно улыбнулся.

Из переулка вынырнул Птаха. Он бежал легкими скачками, вертя в руках палку.

– А-а-а! Вот вы где! Фу… Я отстал маленько… – Смех сверкал в его глазах.

Подбежав к друзьям, он прислонился к забору и захохотал.

– Эх, если бы вы видели, как он улепетывал! Умру! Когда все кинулись, я колбасника еще раз наддал палкой. Он как стрибанет! Да так быстро, что я его насилу догнал. Дал ему на прощанье еще раз! Он от меня, как от черта, в подворотню…

Пшеничек тоже смеялся.

Раймонду и Олесе, глядя на них, трудно было сохранить серьезность.

– Я с тобой никуда больше не пойду. Только осрамишь… Вот не знала, что ты такой хулиган…

– Что же, я не виноват, что сегодня день такой скаженный, – беспечно ответил Андрий.

– На, приятель, палку. Тебя ею били, так и возьми себе на память… А скажи, наших заводских ты там не видел? Патлая, Широкого? – спросил Андрий пекаря, подавая ему палку.

– Ну, как же! Я вместе с ними сидел. Хороший человек Василий Степанович! Все заводские вместе… С ними еще Пшигодский один. Тоже хороший человек, – с трудом подбирал украинские слова Пшеничек.

– А знаешь что? – подумав, сказал Раймонд. – Пойдем к жене Василия Степановича, ты ей все расскажешь.

Да он и так просил передать ей кое-что.

– Ну, вот и пошли. Давай познакомимся.

– Господин капитан, один из освобожденных хочет сообщить вам что-то важное. – Начальник тюрьмы показал на Дзебека.

– Ну, что там? Быстро! – сказал Врона, войдя в канцелярию.

– Прошу позволения, ясновельможный пане, поздравить вас с победой! Я сам поляк, и я… – патетически начал Дзебек.

– Короче!

Дзебек глотнул конец фразы, угодливо осклабился и зачастил:

– Я, как поляк, обязан перед отчизной служить вам верой… В тюрьму я попал по недоразумению…

– Короче, пся крев! – гаркнул Врона.

– Считаю своим долгом сообщить, пане капитане, что в камере номер девять остались опасные люди… Особенно этот Патлай… Но и Пшигодский. Они все время ведут красную пропаганду… Особенно опасен Патлай. Это заклятый большевик, пане капитане! Вы изволили отпустить этого мальчишку Пшеничека. Это очень вредный мальчишка! Он все время с ними якшался. Патлай ему что-то шептал перед уходом. Если не поздно, прикажите задержать его. Если пану капитану угодно, я могу рассказать все подробно.